ВЕРТАШОНОК (СКОВЫРКО) ГАЛИНА ИППОЛИТОВНА
Корница – моя родная деревня. Это в Шарковщинском районе. Моя семья жила там до войны. До 1943 года я немцев в нашей деревне не видела. Знала, что они приезжали и назначили солтыса. А потом установили налоги каждому двору. До войны жили единолично, колхозы уже после войны организовали. Я работала с мамой по хозяйству. Помогала нянчить маленькую племянницу.
В октябре 1943 года в деревню приехали немцы и полицаи. Солтыс созвал всех якобы на собрание, на которое жители деревни должны явиться всей семьёй. С собрания я уже домой не вернулась. Забрали девять человек из деревни и даже с родными попрощаться не дали. Мама принесла мне кое-что из вещей и попросила передать. Узелок полицай мне отдал, а вот увидеться не позволил. Нас держали в закрытом сарае. Слышали, как плакали и причитали мамы. А что сделаешь?
Мама мне в узелок положила торбочку сухарей. Как я была ей благодарна! Сначала полицаи завезли нас в деревню Иоды, потом в Шарковщину, а оттуда в Глубокое, на железнодорожную станцию. Там уже стоял эшелон. И молодёжь загоняли в телятники. Вагоны закрыли и до города Кепинск никто нам (кроме воды) ничего не дал. Немецкие конвоиры тоже ехали с эшелоном, но в пассажирских вагонах.
В Кепинске загнали в лагерь и определили на работу на резиновой фабрике, которая называлась ”Фронзгумаверк“. Работали в две смены. Первая смена с 8.00 часов до 16.00, а вторая с 16.00 до 24.00 часов. Наш мастер, немец, был очень хороший человек. Мастеров было два, один с нашей смены, носил серый халат, и мы называли его ”серым мастером“, а другого соответственно цвету халата – жёлтым.
И переводчица была хорошей. В городе в основном остались женщины, старики и дети. Они относились к узникам по-человечески. Даже тайком делились едой, хотя и у самих не густо было. Знали, что в лагере нас кормят очень плохо.
До сих пор не могу слышать слово ”кольраби“, потому что весь плен, а это полтора года, раз в день давали щи из кольраби и 100 граммов хлеба. Есть хотелось постоянно. Сначала два раза в неделю нам вечером давали баланду жёлто-оранжевого цвета. Что там было сварено, я до сих пор не знаю. Но однажды украинки, работавшие вместе снами на фабрике, устроили забастовку и не вышли на работу. Пришёл мастер, а они и изложили свои претензии. Дескать, чем это нас кормят ?! Мастер сказал, чтобы шли на работу, а завтра придёт комиссия и разберётся. Комиссия действительно пришла, пришла и разобралась. Баланду перестали давать. Осталась кольраби и 100 граммов хлеба в день. За работу платили 26-28 марок в месяц. Но была карточная система, а без карточек продуктов нельзя было купить. Местные подсказали место, где продавали свеклу. Делали салат и варили. И лягушек тоже ели – голод не тётка. Осенью ходили на железнодорожную станцию. Там военнопленные мужчины разгружали картошку. Они, незаметно от конвоиров, подсовывали картофелину к краю платформы и сбрасывали, а мы потом подбирали, пекли и варили её.
В бараке была печка-буржуйка, и на ней можно было что-то приготовить. Делали еду из продуктов, которые удавалось добыть. А от холода мы не страдали, барак был тёплый, но донимали клопы.
Когда фронт подошёл ближе, нас стали бомбить, фабрика сгорела и бараки тоже. Нас тогда поселили в какой-то подвал и стали гонять рыть окопы. Питание стало хуже. Паёк выдавали на два дня. Хочешь ешь сразу, хочешь дели на два дня. Каждую ночь мы видели зарево и все ближе слышали канонаду.
Однажды, прячась в подвале, мы услышали родную речь, но вылезать боялись. И тогда один из солдат загнул матом, мы сразу поверили, что это русские. Радости было!!! Обнимали их, целовали и плакали в ”три ручья“. Мне ведь к концу войны только 18 лет исполнилось. Даже не вериться, что вернусь домой.
6 мая 1945 года привезли нас на специальный пункт, где я прошла допросы и медицинский осмотр, даже концерт посмотрела, перед бойцами выступали какие-то артисты. Кормили обычной солдатской едой 3 раза в день, но я всё насытиться не могла., а солдатская перловая каша после баланды из кольраби казалась очень вкусной.
Дороги домой не помню. Я не ехала, а на крыльях летела, ничего не замечая вокруг, одна мысль: увидеть родную деревню, маму с папой, всех близких и родных.
После войны работала на кирпичном заводе, потом вышла замуж, двоих детей вырастила.
На пенсии часто вспоминаю свою жизнь. И не верится, что всё это пережила. И голод, и холод, и страх. И только об одном прошу Господа Бога: пусть никогда не будет войны!
Дети войны / сост. Е. Борщевская и др. – Смоленск: Обл. типография им В.И. Смирнова, 2009. – С.24.
