РУСАЧЁНОК (АНТИПЕНКОВА) НИНА МИХАЙЛОВНА
Перед войной наша семья жила на Смоленщине, в деревне Улоненко Шиловского сельского совета Пречистенского района. В семье было четыре человека: бабущка, мама, я и старший брат. Отец умер ещё до войны, а сводный брат (по отцу) ушёл на фронт.
Захватив Смоленщину, немцы стали угонять в Германию молодёжь. В нашей деревне, когда узнали об этом, молодые парни и девушки стали прятаться в лесу. То ли выдал кто, то ли полицаи выследили, но в 1942 году в конце лета, туда нагрянул карательный отряд, окружил лес и всех, кого нашли, расстрелили. Позже жители деревни пошли забирать тела своих убитых детей. Я и сейчас не могу забыть, как их везли на тачках, ноги волочились по земле, а матери голосили, оплакивая погибших.
Осенью снова пришли фашисты. Выгнали жителей, а деревню сожгли. Нас же погнали в соседнее село и там расселили по несколько семей в одном доме. Зимой люди стали болеть тифом. Больных собирали в холодный дом на окраине деревни. Если выживали, а таких было мало, то возвращали в деревню.
Вот и наша бабушка заболела и умерла, а мама с братом выжили и вернулись из той избы. Однако обморозили себе ноги. Я тоже заболела, но лежала в доме на печке. Немец каждый день проверял, есть ли больные и заподозрил, что я тоже заболела. Но не отправил в холодную избу-изолятор, а на утро я уже могла встать. Двоюродная сестра Шура ухаживала за мной, поила молоком и я без лекарств с Божьей помощью встала на ноги. Умерших от тифа было больше сотни.
Ближе к весне нас снова погнали куда-то и погрузили в вагоны-”телятники“ Мама с братом тоже смогли дойти, хоть и с обмороженными ногами. Ослабевших в дороге расстреливали. Погрузив всех нас в поезд, повезли в Слуцк и там загнали в лагерь.
Прожили мы в Слуцком лагере несколько месяцев, но это время я всю жизнь вспоминаю с болью и ужасом.
В лагерь было согнано много тысяч людей. Помню, что один барак был с военнопленными. И самое страшное, что запомнилось – вши и голод. От голода ежедневно умирали сотни людей. Их складывали в большие рвы, которые за несколько дней наполнялись доверху, и военнопленные засыпали их землёй.
Лагерь был обнесён проволокой и со всех сторон охранялся. Пытаясь спастись от голода, узники проделывали в ней лазы и выползали за ограждения. Несколько раз ночью это делала и я, для того чтобы сходить в ближайшие деревни за едой.
Ночью вылезу из лагеря и до утра сижу в копне соломы или сена, а с рассветом хожу по деревне и прошу милостыню. Кто-то даже дверь не открывал, кто-то, не выслушав. Захлопывал её перед носом, но большинство делилось, чем могло: картошкой, свёклой, морковкой, хлебом. У людей в округе запасов продуктов почти не было, а нищенствовать ходили многие из нас. Можно было и на полицая нарваться, и на старосту. Те сразу убивали на месте. Мне везло. Хоть и стреляли не раз, оставалась жить. Страшно было возвращаться в лагерь на вечернюю перекличку. Особенно, если у ворот дежурили полицаи. Они жестоко избивали плётками и отбирали еду. Немцы тоже хлестали кнутами, но подачки не отнимали. Несколько раз я возвращалась в свой барак вся окровавленная и без еды. Маму с братом покормить было нечем, хоть и смотрели они на меня с немой надеждой. Уже совсем ослабли, вот я и стала добычей для всей семьи.
Однажды моя вылазка едва не стала последней. Охранник заметил и стал стрелять. Я рванула под проволоку, а варежки рваные на проволоке остались.
Лагерную еду даже свиньи не ели бы. Эрзац хлеб (граммов 100 на день) и баланда из картофельных очисток. Приходилось есть. А что поделаешь? Потом я залезла на третий ярус и, чтобы не тратить силы, тихонько там лежала. Слабела с каждым днём. Думала, уже попаду в тот ров.
Однажды нас погнали в баню. Мылись ледяной водой и снова – железнодорожная станция. Погрузили в вагоны и повезли. Потом поезд остановился, оказалось, что полотно повреждено. Ждали сутки. Привезли нас в Поставы, впервые поели по-человечески. Местные жители приносили вёдра вкусного супа, хлеб, молоко, творог. Здесь же по-настоящему помылись горячей водой.
Через несколько дней нас привезли в Шарковщину и раздали хозяевам. Меня взял в няньки полицай, брата забрал православный священник, маму – ещё одна семья. Мальчик, которого я нянчила, скоро умер и я сбежала к брату. Священник отвёл меня к своей сестре. В этой семье я и осталась, тоже нянькой. Очень скоро пришла Красная Армия.
Мы остались в Шарковщине, ведь домой некуда было возвращаться. Вернувшись после ранения на фронте, нас нашёл сводный брат. Я пошла работать в чайную посудомойкой, поскольку даже читать и писать не умела – в школе не была ни одного дня.
Вскоре на моём жизненном пути встретился добрый человек – Мария Филлиповна Павлова. Она терпеливо учила писать, читать и считать. Научила пользоваться счётами и я стала работать официанткой. Очень благодарна этой женщине, всегда вспоминаю её очень тепло, потому что она стала для меня второй мамой.
Такая вот жизнь моя горемычная. А всё – война, фашисты. Исковеркали они судьбу целому поколению.
Дети войны / сост. Е. Борщевская и др. – Смоленск: Обл. типография им В.И. Смирнова, 2009. – С.101-103.
